Вельяминовы – Время Бури. Книга первая - Нелли Шульман

Давид разрешил ей выпить немного вина:

– Маргарита будет крепче спать…, – заметил он, – я тебя долго не видел…, – Элиза едва слышно стонала, обнимая мужа:

– Господи, я тоже скучала. Спасибо, спасибо Тебе, что мы опять вместе…, – Давид устроил ее голову на своем крепком плече:

– Отдохни немного, и продолжим. Я сказал…, – рука поползла вниз, – я скучал, моя хорошая. Я ожидаю завтрак, – Давид прижал ее к себе, – как обычно, в семь утра, в постель. Ты не забыла, что мне нравится? – он улегся на спину, закинув руки за голову. Золотистые, распущенные волосы, с шорохом упали на кровать, Элиза наклонилась над ним.

– Не забыла, – довольно сказал профессор Кардозо:

– К осени отлучишь Маргариту…, – он закрыл глаза, – надо заняться вторым ребенком…,– жена мотала головой, шепча что-то неразборчивое. Кровать поскрипывала:

– Хорошо, что она против предохранения, – Давид, незаметно, усмехнулся, – сейчас она вряд ли забеременеет, она кормит. Осенью я постараюсь…, – профессор Кардозо понял, что шурин очень удачно подался в монахи. Теперь все состояние де ла Марков отходило детям Элизы:

– То есть моим детям…, – жена сдавленно кричала, кусая губы, – но Маргарита девочка, а близнецам дядя Виллем ничего не оставит. Они ему не внуки, они евреи. Нужен мальчик…, – Давид тяжело задышал, – обещаю, будет не один, а несколько…,– сдерживаясь, он подсчитывал в уме примерный доход по шахтам и сталелитейному заводу:

– Отлично, просто отлично. Не говоря о Нобелевской премии…, – в Аршане, Давид вел исследования, приближавшие получение награды.

О механизме передачи чумы медицина знала с конца прошлого века. Профессор пастеровского института Йерсен и японец Китасато, работая на эпидемии в Гонконге, открыли возбудителя болезни, чумную палочку. В начале века энтомолог Чарльз Ротшильд, описал переносчика болезни, южную крысиную блоху. Блохи и крысы жили у них в отдельно стоящем помещении.

Разговаривая с командующим группировкой, генералом Комацубарой, Исии объяснил уединенность места:

– Мы занимаемся научными исследованиями, обеспечивающими безопасность армии. Не хотелось бы, – полковник поморщился, – чтобы вокруг болтались штатские, посторонние. В Хайларе подобного не избежать, а в Джинджин-Сумэ многолюдно…, – в раскрытое окно кабинета Комацубары доносился шум танковых моторов, – невозможно, в таких условиях, сохранять секретность…, – в Аршан отправили строительный батальон.

Солдаты быстро возвели на берегу тихого, лесного озера, среди сосен, несколько крепких, деревянных домов. За высокой оградой, окутанной колючей проволокой, устроили особую зону, куда заходили только в противочумных костюмах. Из Харбина, на транспортном самолете, привезли лабораторное оборудование, лучших эпидемиологов отряда 731 и молчаливых охранников. У них имелся автономный генератор и прекрасный повар. Провизию доставляли с железной дороги.

Давид и полковник Исии часто ловили рыбу в озере. Рассветы здесь были тихие, плескала вода, над отрогами гор вставало солнце. Исии читал Давиду японские стихи. На рыбалке они о медицине не говорили, предпочитая отдыхать от работы. Они обсуждали Хемингуэя, Давид рассказывал японцу об Африке и Европе.

Сегодня профессор Кардозо пошел на рыбалку один. Исии уехал в Джинджин-Сумэ, за пополнением. Они отбирали только легкораненых пленных. Давид курил, глядя на поплавок:

– Все равно японцы всех расстреливают. Какая разница? Мы работаем для прогресса медицины, для ее развития…, – жена увезла в Далянь пишущую машинку и заметки:

– К зиме будет книга готова, – довольно понял Давид, – издатель мне написал, что ждет. Как это он выразился: «Вы настоящий герой современности, профессор Кардозо».

Давид немного скучал по жене. Однако обслуга была вышколенной, а все остальное, сказал себе профессор Кардозо, могло подождать до осени. В озере жила отличная форель. В плетеной корзинке билось несколько рыбин:

– На фронте сейчас затишье. Бревен, как мы их называем, немного…, – Давид обернулся к тропинке, ведущей на базу:

– Последнее бревно вчера умерло. Исии молодец, штамм отлично себя проявил. Посмотрим, как он распространяется в полевых условиях…, – Давид не знал, кого отправили за линию фронта. Исии сам работал с агентом. Полковник создал остроумные, керамические бомбы, со слабым взрывным зарядом. При детонации зараженные блохи не погибали. Увидев приспособления, Давид посоветовал посадить внутрь и крыс:

– Теплокровное животное более надежно, – заметил профессор Кардозо. Они две недели проверяли новую конструкцию и остались довольны.

Давид понимал, что не сможет включить в будущую, четвертую монографию, описание работы в Аршане:

– Все из-за косности научного сообщества, – он зевнул, почесав короткую, ухоженную бороду, – в прошлом веке на ком только опыты не ставили. На проститутках, когда сифилис изучали, на приговоренных к казни преступниках, на неграх. Американцы, я уверен, индейцев используют. У развития человеческой мысли не должно быть преград…, – вытащив еще одну форель, он поднялся. Японский повар отлично солил рыбу.

Давид хотел проверить, как продезинфицировали барак для бревен. Потом его ждала лаборатория:

– Никак иначе устойчивую вакцину от чумы не создать, – Давид подхватил корзинку, – надо пробовать ее на людях. Я сам, на себе ее испытывал. У меня есть право таким заниматься…, – отряхнув холщовую куртку, профессор Кардозо пошел к базе, в сиянии рассвета, среди вековых, высоких сосен.

Джинджин-Сумэ

Генерал-лейтенант Комацубара, командующий японскими силами под Халхин-Голом, сидел на подоконнике кабинета, покуривая сигарету. По широкой, разбитой дороге пылили грузовики с солдатами. Потрепанные на восточном берегу реки войска отводили в тыл. Джинджин-Сумэ, если судить по карте, был поселком. На местности, кроме развалин старого буддийского монастыря, и десятка юрт, больше ничего не имелось. Юрты убрали с началом военных действий, в мае. Кочевников, монголов, под страхом смертной казни, заставили сняться с места и уйти во внутренние районы.

На зубах скрипела пыль, в лицо генералу дул жаркий, изнуряющий полуденный ветер пустыни. В папке, у него на коленях, лежали сводки о потерях. В июне военные думали, что им не придется вводить в действие пехоту и танки. Превосходство в воздухе могло решить исход сражения. В Токио многие называли Халхин-Гол, как и Хасан, в прошлом году, откровенной авантюрой. Комацубара летал в Японию, доказывая в министерстве, что двух недель боев на Хасане было мало. У озера русские оказались хорошо подготовленными. Армии не удалось застать их врасплох.

– Только здесь, с авиацией…, – Комацубара закашлялся, не от дыма сигареты, а от пыли. Он отпил горячего, зеленого чая:

– Здесь, с авиацией, мы выиграли. Но ненадолго.

В начале июля, после побед в воздухе, они решили перейти в наступление и удержаться на западном берегу реки Халхин-Гол, прорвав оборону русских. Атака удалась, но Советы, на удивление, встряхнулись, и оправились, начав ответные действия. Японцы чуть ли не зубами цеплялись за высоту Баин-Цаган, обеспечивавшую контроль над восточным берегом и обстрел берега западного. Русские выбили армию с холмов. Погибло восемь тысяч солдат, почти все танки и артиллерия. Река лежала за их спинами. Комацубара приказал подорвать единственный понтонный мост.

– Надо заставить войска собраться, – надменно сказал генерал, прислушиваясь к далекой канонаде, – они должны знать, что нельзя делать ни шагу назад.

Кто-то из офицеров, робко заметил:

– Наполеон, при Березине, дал армии возможность переправиться, и только потом подорвал мосты…, – в кабинете повисло молчание, прерываемое шуршанием карт. Комацубара, ядовито, отозвался:

– Не думаю, что стоит брать уроки войны у проигравшего полководца…, – офицеры вздрогнули. Смуглый кулак с треском опустился на стол. Комацубара заорал:

– Я лично расстреляю, перед строем, труса, позволившего солдатам бежать! Сейчас надо сражаться до последней капли крови…

– И сражались, – он посмотрел на часы. Со станции в Халун-Аршане скоро привозили пополнение. Армия, действительно, доблестно воевала под Баин-Цаганом, но положение оставалось таким же, как и в мае, до начала военных действий. Единственная разница была в том, что японцы пока находились на монгольской территории. Обе армии окопались. Комацубара, подозревал, что русские готовят наступление. У них работало много разведчиков, и в Тамцаг-Булаке, и на западе. У некоторых даже имелись радиопередатчики. Комацубаре сообщали о движении русских войск, о переброске к фронту новых полков и танкового соединения.

Он соскочил с подоконника, легкий, несмотря на шестой десяток. Дымя сигаретой, Комацубара подошел к большой карте Внутренней Монголии, на стене кабинета: